В момент удара гравировка летучей мыши на миг вспыхнула ярким светом, и щупальце с диким визгом отшатнулось от меня. Но уже в следующий момент атака этой мерзости стала намного агрессивнее, и со всех сторон раздалось:

— Как ты посмел?! Как ты посмел?! Как ты посмел…

— А нехер приставать! — ответил я, уворачиваясь от нападающей на меня дряни.

Я продолжал бежать и уклоняться, потому что понимал: если меня схватят, то долго я не продержусь.

Но одну слабость своего врага я теперь знал точно: он боится света! Я не заметил, чтобы нож хотя бы оцарапал щупальце. Подействовала только вспышка света. Но зато как!

Да, не простой нож у меня!

Интересно, Тосиюки Такаги знал об этом свойстве ножа?

Хотя, если он чёртов ниндзя, то ему приходится работать по ночам. Поэтому наверняка нож делали специально для этих тварей. Ну или для подобных им.

С другой стороны, я дома свободно ходил ночью по улице и ничего такого не было.

Но об этом я подумаю позже. А сейчас…

Очередной мой прыжок закончился неудачно. Мерзкое щупальце захлестнуло мне лодыжку.

Я взвыл от обжёгшей меня боли и не смог увернуться от другого щупальца, которое перехватило меня прямо за грудь.

Третье щупальце тут же зафиксировало руку с ножом.

Каждое прикосновение причиняло мне невыносимую боль.

Я прямо кожей почувствовал, как эта дрянь чавкает, высасывая из меня жизнь.

Но и сдаваться я не собирался, хоть и не мог вдохнуть. Но мог выдохнуть…

На выдохе я приказал ножу:

— Свети!

И тут же летучая мышь засветилась.

Щупальца отпрянули от меня, и я грохнулся с высоты человеческого роста — именно на такую высоту успели они меня поднять.

Хорошо хоть упал не на собственный нож! Но приложился не слабо.

Жутко болели грудь, нога и рука. Было очень больно дышать.

Едва не теряя сознание, я здоровой рукой поднял повыше начавший тускнеть нож и снова приказал ему:

— Свети!

Поднялся и поковылял к общежитию сквозь расступающиеся передо мной щупальца.

Я не мог больше бежать. Не мог драться. Я мог только с трудом передвигаться. И главная задача была для меня не потерять сознание. Потому что я точно знал: стоит мне только потерять сознание, как свет потухнет и твари доберутся до меня.

Они вздымались вокруг… Бесились, метались в гневе… И шипели, когда приближались слишком близко к свету.

Но зато мне больше не нужно было петлять — мерзкие щупальца сами убирались с моей дороги.

Похоже, за те несколько секунд, которые я был в объятиях монстра, он успел изрядно выпить моей жизненной силы. Потому что я едва удерживал себя в сознании, чтобы не грохнуться прямо тут.

Как дошёл до общежития не помню.

Вроде бы вокруг здания плотной стеной выросли щупальца.

Вроде бы я пошёл прямо на них — к двери. И они прыснули в стороны…

Дверь оказалась заперта.

Искать возможность попасть внутрь у меня не было сил, поэтому я просто приказал двери открыться. В потом ввалился внутрь и упал. И спасительная мгла закрыла меня от невыносимой боли…

Очнулся я в своей комнате на своей кровати.

В комнате было полно народу, но все стояли чуть в стороне, а рядом со мной копошились сэнсэй Макото и Ёсико.

— Он пришёл в себя! — сообщила Ёсико, и вздох облегчения пронёсся по комнате.

У меня жутко болели места, где щупальца прикасались ко мне.

Я поднял руку и увидел, что на предплечье просто нет кожи.

Смотреть что там с ногой и грудью у меня не было сил. Не думаю, что там дела обстояли лучше. И грудь, и ноги, также, как и руки, не были защищены одеждой, так что там наверняка картина такая же — кожи нет.

— Сейчас станет полегче, — проговорил Макото, смазывая мне грудь какой-то вонючей дрянью.

Запах показался знакомым.

— Что это? — спросил я.

Мой голос прозвучал хрипло и обессиленно.

— Яд кустарника обладает обезболивающим действием, — ответил Макото. И добавил, извиняясь: — У тебя магический ожёг. Я не знаю, чем лечить такой, какими заклинаниями… Могу только обезболить. Хорошо, что яд с кустарника собрал, вот он и пригодился. Других лекарств у меня нет, к сожалению. Только раствор вот смог сделать.

Макото говорил и говорил, как будто боялся, что если замолчит, то я начну расспрашивать, какого хрена он мажет меня ядом.

Но мне было не до того. Тем более, что лекарство, видимо, подействовало, потому что я почувствовал холодок и меня потянуло в сон.

Ёсико всхлипнула и села на пол рядом с моей кроватью.

Я, с трудом поднимая потяжелевшие веки, спросил:

— Ты плачешь… Что случилось? Тебя обидели?

— Я так испугалась за тебя, когда солнце село, а ты не пришёл, — сквозь слёзы ответила Ёсико.

— Но я же пришёл, — успокоил её я.

— Да, когда ты ввалился, а дверь осталась открытой… — Ёсико рефлекторно прикрыла свою руку, и я увидел, что на её предплечье тоже нет кожи.

Не так много, как у меня, совсем чуть-чуть. Видимо, щупальце только мазнуло по её руке.

Сразу стало понятно, кто закрыл за мной дверь.

— Там на улице такая жесть творится, — поделился Даичи. — Как будто конец света наступил. Такой ветер и вой…

Слова пацана доносились как будто издалека. В них было что-то важное, но что именно, я никак не мог уловить.

Открыв глаза в очередной раз, я прошептал:

— Завтра будет тяжёлый день! Надо спать! — И снова отрубился. Теперь уже окончательно.

Разбудило меня пение. Женский голос потихоньку напевал. Песня была мелодичной, протяжной и очень грустной.

Я лежал и не открывая глаз слушал.

Это было прекрасно — женщина поёт!

Она пела о храбром воине Самираги:

Сразил дракона храбрый Самираги,

И Ледяные горы застонали —

Последний пал дракон, и нет их больше,

Лишь демоны проснулись ото сна.

Я лежал с закрытыми глазами, слушал и пытался вспомнить: где-то я уже слышал эту песню… Нет, не слышал! Читал! В келье сэнсэя Макото в храме Всеблагой. В одной из его книг.

В какой момент я понял, что слышу голос Ёсико, не знаю. Но мне почему-то это показалось естественным и правильным — то, что женщина поёт, и что она поёт именно эту песню. И что эта женщина — Ёсико.

— Наверное, уже пора будить, — послышался голос Сэдэо.

— Пусть ещё чуть-чуть поспит, — ответил Макото.

Раздался стук в дверь и следом голос Даичи:

— Как он?

— Скоро будем будить, — ответил Макото.

— Там уже куратор Забуза пришёл, — сказал Даичи, и в его голосе прозвучала тревога.

Макото вздохнул, и я вздрогнул от того, что он прикоснулся к моему плечу.

Пение сразу же стихло, и мне стало грустно. Я хотел лежать и слушать, как Ёсико поёт. Без разницы про кого, про драконов, про воинов, про демонов, лишь бы пела.

Но она подошла ко мне и сказал:

— Кизаму, вставай! Нужно идти! Иначе тебя заберут в лабораторию!

В лабораторию я не хотел, поэтому открыл глаза.

Было светло. Не от включенного света, нет — свет шёл от окна.

— Уже утро, — подтвердила Ёсико, едва я взглянул в ту сторону.

— Куратор ждёт нас, — сказал Макото. — Ты сможешь подняться?

Я не знал, смогу ли встать. Шевелиться не хотелось. Мысли текли медленно, как будто пробивались через густой кисель.

Я попробовал повернуть голову.

Получилось не сразу. Пришлось в несколько этапов. Сначала захотел повернуть. Потом вспоминал, как это делать. Потом целую вечность шёл приказ к мышцам, потом наконец мышцы напряглись, и голова повернулась.

— Вот и хорошо! — обрадовался Макото.

В таком же порядке я пошевелил руками и ногами. Потом отдал приказ телу.

Макото и Рен подставили свои плечи, и я, опираясь на них, поднялся.

От движения кровь начала циркулировать быстрее, и когда мы вышли на лестницу, я ноги переставлял уже не так медленно. Хотя, как спускаться по лестнице, снова пришлось вспоминать. Но на этот раз всё прошло получше.

Я возвращался к жизни. С каждым моментом всё быстрее. И когда мы спустились в холл, я уже не висел на плечах товарищей бездушной куклой, хотя всё ещё опирался на них.